Радж Пател

ЦЕННОСТЬ НИЧЕГО

ПРОБЛЕМА С ИСКУССТВЕННЫМИ ЛЮДЬМИ

«Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского» Т. Гоббса содержит в первых главах длинный и подробный список признаков человеческой природы. Среди ключевых – конкуренция, гордость и желание славы. /87/ Таковы гипотезы, из которых он исходит, как геометр, вычерчивающий модель людей и общества. Выводы не из приятных. Один из его интересов может быть прослежен, как конфликт вокруг ресурсов: «Если два человека хотят одной и той же вещи, которой они не могут пользоваться вдвоём, они становятся врагами». Но вражду может усмирить «Сила, держащая их в страхе». Некая власть, которая больше и могущественнее, чем любой человек, с его природными склонностями.

Без этой силы, «не будет промышленности; потому что нет уверенности в плодах её. И, следовательно, никакой Культуры на Земле; никакого Мореплавания и пользования заморскими товарами. Никаких просторных Зданий; никаких Подъёмных кранов для перемещения тяжёлых предметов. Никакого Знания на Земле; никакого Летоисчисления. Никакого Искусства; никакой Письменности; никакого Общества. И хуже всего – постоянный страх и угроза насильственной смерти; а жизнь человека будет одинокая, нищая, мерзкая, жестокая и короткая».²¹

Вот почему для Гоббса естественным состояние было состоянием войны. Война могла, однако, быть предотвращена Левиафаном, государством, которое будет держать антиобщественное поведение людей под контролем. Гоббс думал, что объединившись и используя свой разум для создания искусственной личности, государства, человечество сможет навязать себе достоинства самообладания и сотрудничества, которых людям не хватает от природы.

Жан-Жак Руссо опрокинул эту теорию. Хотя он разделял точку зрения Гоббса, что люди в целом асоциальны, он был не согласен, что люди – это по существу машины бесконечных желаний. Он доказал, что люди способны почувствовать, что имеют «достаточно».

/88/ Быть удовлетворённым – это то, чему люди могут научиться. И после того как они научились управлять своими инстинктами и порывами ради высших интересов самих себя и общества, они становятся по-настоящему свободными. Этот процесс обретения свободы, по Руссо, противоположен представлениям Гринспена. Кроме того, Руссо продолжал доказывать, что «искусственные личности» определённо были одержимы свойствами, которые Гоббс по ошибке считал естественными. Такие существа, как корпорации и государства, были омерзительно жестокими. Хуже того, поскольку им не нужно было есть, спать и умирать, искусственные личности были совершенно ненасытными.

Руссо был не первым, кого обеспокоили жадные нечеловеческие существа, живущие среди нас. Почти во всех культурных традициях передаются легенды о подобных ненасытных, свирепых сущностях. На тех землях, которые сейчас именуются Западной Канадой и США, туземные культуры рассказывали про «вендиго».²² У голодного приведения огромного роста, вендиго, губы окровавлены от постоянного скрежетания челюстей, и его голод обостряется с каждой каплей выпитой человеческой крови. Вендиго были каннибалами, это бывшие люди, настолько потакавшие желаниям, что были готовы пожрать другого человека. Легенды о вендиго служили напоминанием, что необузданное обжорство в урожайные месяцы приведёт к оскудению запасов и нехватке продовольствия для всех в неурожайные сезоны. И сегодня злоупотреблять продовольствием, вместо того чтобы поделиться с голодными, означает людоедство по отношению к бедной части рода человеческого. Базиль Джонсон, учёный-преподаватель оджибве, языка канадских индейцев, утверждает, что вендиго вполне существуют. Мало людей в Северной Америке видели огромных привидений. Но множество людей видели их современное воплощение, гигантские организмы, не имеющие других интересов, кроме удовлетворения сиюминутных аппетитов, даже если это помешает утолить завтрашний голод. Современные вендиго, полагает Джонсон, это транснациональные корпорации. В других культурах тоже есть образы жадных и вечно голодных тварей. Тайские и японские буддисты рассказывают о голодных призраках, когда-то бывших жадными людьми. Умерев, они стали привидениями, у которых рот размером с игольное ушко. На них лежит проклятье непрестанного голода. Эти мифические люди не были слепыми, они лишь смотрели на мир сквозь искажающую призму личных желаний. Желаний, пренебрегающих всякой осторожностью, по отношению к возможному ущербу, который они причиняли. Не только Азия и Америка, Европа тоже имеет примеры таких существ. И когда Маркс писал о детищах капитализма, он использовал эти образы. Для него, капитализм порождает вампиров.

Руссо помогает проникнуть в смысл этих жадных искусственных людей - Homo economicus, корпораций и государств. Он рассматривал искусственных людей, которых мы позволяем себе в рыночном обществе, как потенциальную проблему. Но Руссо не требовал отменить государство и экономические организации. Учреждения, организации и правительства всегда будут с нами. Они жизненно важны. Потому что помогают собрать нас в коллективы, способные достичь гораздо большего, чем каждый из в отдельности. Но эти искусственные личности могут быть опасными, когда их аппетиты растут бесконтрольно. И если они захватывают и пожирают живых людей, то людям кажется, что весь мир тоже захвачен и проглочен. Какого сорта гражданами мы являемся, зависит от учреждений, в которых мы работаем. И наоборот. Искусственные личности никогда не бывают нейтральными.

Это оставляет нас без якорей. Нет вечной политики, к которой мы могли бы взывать из человеческой сущности, чтобы произвести контрнаступление на самоуправный рынок. Нет святого места, откуда запустить политическую реакцию. Вместо этого нам приходится начинать оттуда, где мы находимся. С той политики, которая есть под рукой. Томас Элиот хорошо отметил: «Успех – штука относительная. Это то, что мы смогли сделать из бардака, который сами натворили».²³ Чтобы разобраться в этом беспорядке, нам надо подумать, где он относится к рынкам, а где нет. И ещё раз обратиться к появлению современного рыночного общества. Рынки родились, как сиамские близнецы, соединённые со своими государственными формами. Но для того, чтобы современное рыночное общество смогло процветать, за пятьсот лет, начиная с его рождения, другие формы экономики и государства пришлось задушить. Шла долгая борьба за оценку и управление основными материалами, необходимыми для выживания и процветания.

Были другие организации прежде того, что мы называем современным обществом, и будут другие организации после него. Некоторые из них были, и будут, но станут более демократичными, чем те, что мы имеем прямо сейчас. Те, которые преуспеют, найдут способ, как побудить правительства управлять "свободными" товарами экологично и равноправно. Завтрашние правительства добьются успеха, в той мене, в какой они будут обязаны вчерашней политике всеобщего благоденствия, старому доброму способу оценивать и делиться, который глубокомысленно называется «община».

Постепенно община начинает занимать всё более широкое место, как способ управления нашим миром. «Премия Шведского государственного банка по экономическим наукам памяти Альфреда Нобеля»²⁴ 2009 года была присуждена, в частности, американскому экономисту Элинор Остром, за её научный труд по изучению общины. Лучший способ понять стержень её труда, это рассмотреть политику ценностей, которую сегодня настойчиво проводят общины.²⁵ Сделав так, мы ясно увидим, что демократия с меньшим количеством бесплатных завтраков, может быть тем, что, как ни парадоксально, имеет намного больше подлинной свободы.