Радж Пател

ЦЕННОСТЬ НИЧЕГО

ПРАВИТЕЛЬСТВО И ЭКОНОМИЧЕСКАЯ МОЩЬ

Классика экономической теории считает худшим признаком корпоративной власти монополию: фирма до такой степени контролирует рынок, что это можно назвать расстрел ценами. А вдруг что-то не так с самой корпорацией? Адам Смит отметил врождённую структурную проблему в корпорациях конкретной разновидности:

«Директора таких (акционерных) компаний управляют скорее деньгами других людей, чем своими собственными, потому нельзя ждать, что они будут следить за этим с той же заинтересованной бдительностью, с какой партнёры кооператива следят за своей собственностью… Поэтому небрежность и расточительство преобладают в делах такой компании».¹⁰

Хотя акционерные компании, во времена Адама Смита владевшие торговой монополией, установленной королевской хартией, весьма отличаются от сегодняшних корпораций, его критика по-прежнему полезна. Инвесторы могут быть склонными к спекуляции (Смит, возмущался акционерным пузырём Южных Морей), и более склонны к иррациональной азартной игре, когда деньги, с которыми они играют, не их. Экономисты называют это «проблемой посредника», когда люди, чьими деньгами управляют и люди, осуществляющие управление, имеют разные стимулы.

/81/ Однако, проблема корпоративной власти простирается намного дальше, чем расходящиеся интересы акционеров и главных администраторов. В труде «Исследование о природе и причинах богатства народов», Адам Смит пишет, что экономический мир разделен на рабочих, землевладельцев и торговцев. Рабочие зарабатывают свои деньги в поте лица, землевладельцы получают за счёт арендной платы, а торговцы за счёт прибыли. До некоторой степени, интересы первых двух групп в союзе с общественной пользой: когда экономика процветает, арендная плата и заработная плата высоки, и таким образом обе группы довольны. Смит утверждает, что землевладельцы чересчур далеки от реального мира, чтобы понять, как их интересы направлены на интересы общества, а труд рабочих настолько тяжёл, что они не имеют ни времени, ни образования, чтобы понять, как их интересы становятся интересами общества. Но вот что он сказал о торговцах:

«Интересы тех, кто живёт за счёт прибыли, всегда отличаются, и даже противоположны интересам остальной публики. Расширить рынок и сузить конкуренцию – постоянный интерес дилеров. Расширение рынка зачастую соответствует интересам публики. Но сужение конкуренции противоположно интересам большинства. И служит только тому, чтобы позволить торговцам взвинтить свои прибыли выше естественных, обложив абсурдным налогом остальных сограждан. Каждый новый законопроект о регулировании торговли, следует прослушать с большой настороженностью. И ни в коем случае не принимать, до завершения тщательного и длительного исследования, не только с самым скрупулёзным, но и с самым подозрительным вниманием. /82/ Такой законопроект появляется по заказу людей, чьи интересы противоположны интересам публики. Людей, которым выгодно обманывать и даже угнетать публику, которые и раньше при любой возможности угнетали и обманывали её».¹¹

Смит указывает на системную причину, по которой нормально действующая экономика может создать группу людей, способных обворовывать её. Когда эти «дельцы» берут в свои руки бразды правления экономикой, им нельзя доверять. По этой причине Смит видел очень важную задачу государства, сделать всё возможное, от наказаний за мошенничество до управления финансами, чтобы обеспечить образование и общественный порядок.

Но есть причины думать, что корпорации портят правительство. Карл Маркс и Фридрих Энгельс видели: правительство настолько захвачено классом торговцев, что исполнительная власть – не более чем «комитет по управлению общими делами всей буржуазии».¹² Наверное, такого определения следовало ждать от «Коммунистического манифеста». Но Маркс и Энгельс не одиноки в своих взглядах. Алжирский психоаналитик и философ двадцатого века, Франц Омар Фанон тоже считал это роком правительств в недавно освободившихся странах, поддаться «национальной буржуазии». Которая приходит к власти на волне обещания демократического национального развития, а заканчивает тем, что повторяет, с мелкими отличиями, политику своих бывших хозяев, колонизаторов.

То, что интересы богачей господствуют в правительствах всего мира, не случайность. Правительства, под властью которых мы живём, явно создавались с этой задней мыслью. Александр Гамильтон первый американский министр финансов, написал в журнале «Федералист» № 35, что «ремесленники и фабриканты как правило, склонны отдавать свои голоса торговцам, предпочитая их людям собственной профессии и отрасли… /83/ Они знают, что торговец – их постоянный покровитель и друг; они понимают, что как бы они ни были уверены в своём собственном здравомыслии, их интересы будут более эффективно выражены торговцем, чем ими самими… Поэтому мы должны считать торговцев естественными представителями всех этих классов общества».¹³

Гамильтон был не одинок в своих взглядах, что государство лучше всего отдать в руки людей, квалифицированных в бизнесе. Идея, что члены определенного класса могли представить интересы общества в целом, была широко распространена. Во Франции, философ девятнадцатого столетия Огюст Конт одобрял банкиров как попечителей общества. Беглый взгляд на законодательные собрания во всём мире, объясняет, где находится центр тяжести власти: было бы более чем странно видеть простого рабочего членом сената или палаты лордов. Часто говорят, что в законодательные собрания должны входить более спокойные и более мудрые головы, чтобы они преобладали в принятии государственных решений. Но какая квалификация предполагает мудрость? Может быть, эта: владение большой собственностью?

Кстати, это объясняет, почему высшие законодательные собрания зачастую называют «клубами миллионеров». Это места юридического разбирательства, в которых богачи могут рассмотреть и наложить вето на требования тех, кто ниже по социальной лестнице. Следует сказать, что эта лестница спускается вниз не так уж далеко. По крайней мере, в сенате Соединённых Штатов расстояние между верхней и нижней ступенькой сузилось. Приблизительно половина американских сенаторов миллионеры, по сравнению с четвертью в английском парламенте. Политические последствия этого обстоятельства понятны.

Представьте на секунду, что важнейшие государственные должности захвачены промышленниками и финансистами. В этом гипотетическом случае следовало ожидать, что в структуре налогов бедные будут платить по значительно более высоким налоговым ставкам, чем богатые, а корпорации смогут эффективнее избегать налогов, чем народ. /84/ Именно это произошло в Соединённых Штатах: с корпораций взяли меньше четвёртой части всего федерального подоходного налога, и содрали три шкуры с народа, заплатившего остальные 76%. Теперь Службы внутренних доходов устраивают миллионерам ревизию только на половину той ставки, которая была даже в 2007 году.¹⁴ После проведения собственного внутреннего аудита, один из крупнейших в мире инвесторов, Уоррен Баффетт обнаружил, что он платит намного меньший процент от своего дохода в налогах, чем секретари и клерки в его офисе. «Существует классовая борьба, согласен», – сказал Баффетт. – «Но ведь это мой класс, класс богачей, развязал войну и побеждает в ней».¹⁵ Такие «приятные неожиданности» для богачей можно найти повсюду: от антирабочих законов о регулировании занятости, до сделанных под копирку систем капитал-торговля; от законов об охране окружающей среды, которые передают общественные богатства в частные руки, до аварийного спасения банков.¹⁶

Чтобы показать, как экономика и государство взаимодействуют между собой, великий французский историк Фернан Бродель изобразил процесс захвата правительства богачами и корпорациями на примере трёхслойного пирога. В основании – ежедневный, тяжкий труд большинства ради выживания. Выше этого «простирается привилегированный ландшафт рыночной экономики, с его многими горизонтальными связями между различными рынками. Здесь разная степень автоматического взаимодействия обычно связывает спрос, предложение и цены. Наконец, выше этого слоя, находится зона антирынка, где плавают огромные акулы, и действует закон джунглей. Это сегодня, как и в прошлом, накануне и после промышленной революции – настоящая зона обитания капитализма».¹⁷ Другими словами, корпоративный капитализм объявил анафему добросовестному свободному обмену. Если вам нравятся децентрализованные рынки и свободный обмен, основанный на потребностях, то современный капитализм не для вас. Но в таком случае, откуда ждать перемен?